| Так
я слышал. Однажды Благословенный пребывал в Раджагахе на горе
Пик Грифов. И в то время Достопочтенный Сона пребывал в Раджагахе
в Прохладной Роще. И тогда, по мере того как Достопочтенный Сона
пребывал уединённым в затворничестве, следующее раздумье возникло
у него в уме: «Я один из самых усердных учеников Благословенного,
и, всё же, мой ум не освободился от загрязнений посредством не-цепляния.
В моей семье есть богатство, и я мог бы наслаждаться своим богатством
и совершать накопление заслуг. Что если я оставлю [монашескую]
тренировку и вернусь к низшей жизни [домохозяина], так чтобы я
мог наслаждаться своим богатством и совершать накопление заслуг?»
И
тогда, напрямую познав своим собственным умом размышление в
уме Достопочтенного Соны, также быстро, как сильный человек
мог бы распрямить согнутую руку или согнуть распрямлённую, Благословенный
исчез с горы Пик Грифов и возник перед Достопочтенным Соной
в Прохладной Роще. Благословенный сел на подготовленное для
него сиденье. Достопочтенный Сона поклонился Благословенному
и сел рядом. Затем Благословенный сказал ему:
«Сона, не
так ли оно, что, по мере того как ты пребывал уединённым в затворничестве,
следующее раздумье возникло в твоём уме: «Я один из самых усердных
учеников Благословенного, и, всё же, мой ум не освободился…
вернусь к низшей жизни [домохозяина]…»?
«Так оно,
Учитель».
«Скажи мне,
Сона, не так ли оно, что в прошлом, когда ты проживал дома,
ты был умелым в [игре на] лютне?»
«Так оно,
Учитель».
«Как ты
думаешь, Сона? Когда струны были слишком сильно натянуты, хорошо
ли была настроена твоя лютня, было ли на ней легко играть?»
«Нет, Учитель».
«Когда струны
были слишком ослаблены, хорошо была настроена твоя лютня, было
ли на ней легко играть?»
«Нет, Учитель».
«Но,
Сона, когда струны были натянуты ни слишком сильно, ни слишком
слабо, но настроены на сбалансированную тональность1,
хорошо ли была настроена твоя лютня, было ли на ней легко играть?»
«Да, Учитель».
«Точно
также, Сона, если усердие зарождено с чрезмерной силой, то это
ведёт к неугомонности. Если усердие слишком слабое, это ведёт
к лени. Поэтому, Сона, настройся на сбалансированное усердие,
достигни равномерности качеств, и берись за объект»2.
«Да, Учитель» – ответил Достопочтенный Сона.
И
когда Благословенный закончил давать Достопочтенному Соне это
наставление, также быстро, как сильный человек мог бы распрямить
согнутую руку или согнуть распрямлённую, Благословенный исчез
из Прохладной Рощи и возник на горе Пик Грифов.
И затем,
спустя некоторое время, Достопочтенный Сона настроился на сбалансированное
усердие, достиг равномерности качеств, и взялся за объект. И
затем, пребывая в уединении прилежным, старательным, решительным,
вскоре Достопочтенный Сона, реализовав это для себя посредством
прямого знания, здесь и сейчас вошёл и пребывал в высочайшей
цели святой жизни, ради которой представители клана праведно
оставляют жизнь домохозяина и ведут жизнь бездомную. Он напрямую
познал: «Рождение уничтожено, святая жизнь прожита, сделано
то, что следовало сделать, не будет более возвращения в какое-либо
состояние существования». И Достопочтенный Сона стал одним из
арахантов.
Достигнув
арахантства, Достопочтенный Сона подумал: «Что если я пойду
к Благословенному и объявлю об окончательном знании в его присутствии?»
И тогда он отправился к Благословенному, поклонился ему, сел
рядом, и сказал:
«Учитель,
когда монах – арахант, чьи пятна [умственных загрязнений] уничтожены,
который прожил святую жизнь, сделал то, что следовало сделать,
сбросил тяжкий груз, достиг своей цели, полностью уничтожил
путы существования, и всецело освободился посредством окончательного
знания, он устремлён к шести вещам: к отречению, к уединению,
к не-страданию, к уничтожению жажды, к уничтожению цепляния,
к не-замешательству3.
(1) Может
статься, Учитель, что некий достопочтенный подумает: «Может
ли быть так, что этот достопочтенный устремлён к отречению из-за
одной только веры?» Но не следует смотреть на это так. Монах,
чьи пятна уничтожены, который прожил святую жизнь, сделал то,
что следовало сделать, не видит в себе чего-либо, что ему ещё
нужно было бы сделать, или же [потребности] взрастить то, что
было сделано. Он устрёмлён к отречению, потому что он лишён
жажды посредством тщательного уничтожения жажды. Он лишён злобы
посредством тщательного уничтожения злобы. Он лишён заблуждения
посредством тщательного уничтожения заблуждения.
(2) Может
статься, что некий достопочтенный подумает: «Может ли быть так,
что этот достопочтенный устремлён к уединению, потому что томится
по обретениям, славе, и похвале?» Но не следует смотреть на
это так. Монах, чьи пятна уничтожены… устремлён к уединению,
потому что лишён жажды… злобы… заблуждения посредством тщательного
уничтожения заблуждения.
(3)
Может статься, что некий достопочтенный подумает: «Может ли
быть так, что этот достопочтенный устремлён к не-страданию,
потому что он отпал к цеплянию за правила и предписания как
за суть [всей практики]?»4
Но не следует смотреть на это так. Монах, чьи пятна уничтожены…
устремлён к не-страданию, потому что лишён жажды… злобы… заблуждения
посредством тщательного уничтожения заблуждения.
(4) …Он
устрёмлён к уничтожению жажды, потому что он лишён жажды посредством
тщательного уничтожения жажды. Он лишён злобы посредством тщательного
уничтожения злобы. Он лишён заблуждения посредством тщательного
уничтожения заблуждения.
(5) …Он
устрёмлён к уничтожению цепляния, потому что он лишён жажды
посредством тщательного уничтожения жажды. Он лишён злобы посредством
тщательного уничтожения злобы. Он лишён заблуждения посредством
тщательного уничтожения заблуждения.
(6)
…Он устрёмлён к не-замешательству, потому что он лишён жажды
посредством тщательного уничтожения жажды. Он лишён злобы посредством
тщательного уничтожения злобы. Он лишён заблуждения посредством
тщательного уничтожения заблуждения5.
Учитель,
когда монах столь совершенно освобождён умом, то даже могущественные
формы, познаваемые глазом, что попадают в поле зрения, не охватывают
его ум. На его ум это не оказывает никакого воздействия. Он
остаётся устойчивым, достигшим непоколебимости, и созерцает
их исчезновение. Даже могущественные звуки, познаваемые ухом,
что попадают в поле слуха… запахи… вкусы… тактильные ощущения…
Даже могущественные ментальные феномены, познаваемые умом, что
попадают в поле ума, не охватывают его ум. На его ум это не
оказывает никакого воздействия. Он остаётся устойчивым, достигшим
непоколебимости, и созерцает их исчезновение.
Представьте,
Учитель, цельную каменную скалу без расселин и трещин. Если
бы мощный ураган пришёл бы с востока, то он не поколебал бы
её, не содрогнул, не пошатнул. Если бы мощный ураган пришёл
бы с запада… севера… юга, то он не поколебал бы её, не содрогнул,
не пошатнул.
Точно также,
когда монах столь совершенно освобождён умом, то даже могущественные
формы… Даже могущественные ментальные феномены, познаваемые
умом, что попадают в поле ума, не охватывают его ум. На его
ум это не оказывает никакого воздействия. Он остаётся устойчивым,
достигшим непоколебимости, и созерцает их исчезновение». [И
далее он добавил]:
«Тот, устремлён кто к отречению,
К уединению ума;
Кто к не-страданию стремится,
Как и к цепляния распаду;
Кто к жажды устремлён уничтожению,
К не-замешательству ума:
Когда он видит сферы чувств как возникают,
То ум его стал полностью свободным.
Ведь для монаха с успокоенным умом
Того, кто полностью освободился,
Нет больше ничего, что нужно было б сделать,
Как [нет нужды] и сделанное доразвить.
Подобно цельной каменной горе,
Что ветер сотрясти не может,
Так формы, звуки, вкусы,
Запах, прикосновения тела,
Приятные, противные феномены
Устойчивого ум не поколеблют.
Ведь его ум свободен, утверждён,
И созерцает он его лишь угасание».
|