| «Чем
мне отплатить за ваше учение?»
Хорошие
учителя медитации часто слышат этот вопрос от своих учеников,
и я считаю, что лучший ответ на него давал мой учитель Аджан
Фуанг, который отвечал:
«Стремлением
заниматься практикой».
Каждый раз,
когда он давал этот ответ, меня поражало, насколько он был благородным
и великодушным. И это не было простой формальностью. Он никогда
не пытался найти возможность и надавить на своих учеников, чтобы
те сделали пожертвования. Даже когда наш монастырь был бедным,
он никогда не пользовался этой ситуацией, не пытался сыграть
на благодарности и доверии своих учеников. Это был освежающий
ветер перемен в плане моего прошлого опыта с заурядными деревенскими
и городскими монахами, которые с лёгкостью делали намёки о том,
что им нужны пожертвования – даже случайным гостям и посетителям.
Постепенно
я узнал, что поведение Аджана Фуанга характерно для лесной традиции
монашества. В палийском каноне содержится отрывок, когда Будда,
находясь на предсмертном ложе, утверждает, что высочайшее почтение
ему – это не подношение материальных даров, а почтение, выражаемое
практикой Дхаммы в соответствии с Дхаммой. Другими словами,
лучший способ отплатить учителю – это впитать Дхамму всем своим
сердцем и практиковать так, чтобы исполнить те сострадательные
цели, с которыми учитель научил вас этой Дхамме. Я гордился
тем, что был частью традиции, в которой внутреннее богатство
этой благородной идеи было действительно живым – где, как часто
говорил Аджан Фуанг, мы не становились, по факту, наёмниками,
а акт обучения Дхамме был чистейшим даром.
Поэтому
я был опечален, когда, по возвращении в Америку, я впервые услышал
проповедь о дане: беседе о щедрости и даянии, которая
часто проводится по окончании ретрита. Контекст – а часто и
само содержание – показывало, что это делалось не случайно.
Была цель – получить дары для учителя или организации, спонсирующей
ретрит, и тем самым груз ответственности накладывался на участников
ретрита, чтобы обеспечить возможность для проведения следующих
ретритов. Используемые фразы в такой проповеди обычно мягкие
и воодушевляющие, но когда я сравнивал это с ответом Аджана
Фуанга, то я осознавал, что сам факт такой беседы является грубым
и унизительным. Если организаторы и учителя действительно верят
в добросердечность участников ретрита, то они не станут давать
такую проповедь вовсе. Что ещё хуже, так это то, что в типичной
проповеди о дане – как и в сопутствующей ей памятке о
сборе средств от ретритного центра – часто приводится в пример
то, как монахи и монахини поддерживаются в Азии. Это делается
для оправдания того, как к дане относятся здесь, на Западе.
Но ведь в качестве примера берутся самые худшие монахи, а не
лучшие.
Я понимаю
аргументацию, которая лежит в основе подобных проповедей. Учителя-миряне
стремятся к идеалу бесплатного учения, но им всё равно нужно
что-то есть. В отличие от монахов в Азии, у них нет выдержанной
временем традиции даны, на которую можно было бы опереться.
Поэтому проповедь о щедрости задумана как средство для установления
культуры даны в западном контексте. Но как часто и бывает,
когда для западного буддизма выдумывают новые традиции, возникает
вопрос о том, умело ли проповедь о дане переносит буддийские
принципы в западный контекст, или же она серьёзно их искажает.
Лучший способ получить на это ответ – это тщательно рассмотреть
эти принципы в первоначальном контексте.
Хорошо известно,
что дана лежит в самом начале буддийской практики. Дана,
в прямом смысле, поддерживала Дхамму живой. Если бы не было
индийской традиции делать подношения монашествующим, то у Будды
никогда не появилось бы возможности искать и найти путь к Пробуждению.
У монашеской Сангхи не было бы времени и возможности последовать
за ним. Дана – это первый элемент в последовательном
наставлении: списке тем, которые использовал Будда, чтобы постепенно
подвести слушающих к пониманию четырёх благородных истин, а
оттуда часто даже и к первому уровню Пробуждения. Объясняя принципы
каммы, он начинал с утверждения: «Есть то, что подарено».
Что менее
известно, так это то, что, делая такое заявление, Будда не говорил
об очевидных истинах или общепринятых вещах, потому что тема
дарения была очень противоречивой в его время. В течение веков
индийские брахманы восхваляли добродетель щедрости, как и подарки,
которые им подносили. И более того, подарки брахманам были обязательными.
Если люди из других варн не соглашались с требованием брахманов
делать им дары, то тем самым они игнорировали наиболее важный
общественный долг. Пренебрегая этим долгом в нынешней жизни,
они, а также их родственники, как считалось, будут переживать
трудные времена и сейчас и после смерти.
Как можно
было и ожидать, такое отношение породило негативную реакцию.
Некоторые саманы, или отшельники, группы, жившие во времена
Будды, отвечали на заявления брахманов утверждением, что нет
никакой добродетели в даянии вообще. Они разделились на два
лагеря. Первые говорили, что даяние не имеет смысла, потому
что нет жизни после смерти. Человек – всего лишь набор физических
элементов, которые в момент смерти просто распадаются и возвращаются
в соответствующие им стихии. Вот так был поставлен вопрос. Дарение
не давало долгосрочных результатов. Другие говорили, что нет
самой такой вещи как дарение, и всё во вселенной предначертано
судьбой. Если дающий что-то подарил другому, то это не дар.
У него просто не было выбора или свободы воли в данном поступке.
Так просто сработала судьба.
Поэтому
когда Будда начал говорить о том, что «есть то, что подарено»,
он тем самым раскритиковал оба этих лагеря. Дарение в действительности
даёт результаты и сейчас и в будущем, и это происходит в результате
свободного выбора того, кто делает дар. Однако, вопреки брахманам,
Будда расширил рамки свободы. Когда его спрашивали о том, куда
следует давать дар, он просто отвечал: «Туда, где ум будет чувствовать
воодушевление». Другими словами, нет обязательства делать дары
(кроме возврата долга своим собственным родителям). Это означает,
что выбор сделать дарение – это акт истинной свободы, идеальное
место для начала пути к полному освобождению.
Вот почему
Будда использовал дану в контексте практики и обучения
Дхамме. Однако, чтобы поддерживать двойной принцип свободы и
получения плодов, он создал культуру даны, которая воплощала
именно буддийские идеалы. Для начала он определил дану
как не только лишь материальные дары. Практика правил поведения,
по его словам, также является видом даны. Это дар глобальной
безопасности, защищающей всех существ от возможного вреда неумелых
действий того, кто придерживается этих правил (разумеется, в
том случае, если бы он их не придерживался). Даной является
аналогичным образом и обучение Дхамме. Это означает, что щедрое
даяние не было лишь прерогативой богатых. Во-вторых, Будда сформулировал
правила отношения к самому дарению как таковому, которые были
бы полезны как для дающих, так и для получающих, так чтобы практика
даяния была и плодотворной и свободной.
Мы стараемся
не соотносить правила поведения со словом «свобода», но это
потому, что мы забываем, что свобода также нуждается в защите,
особенно от отношения, которое хочет свободы выбора, но чувствует
себя ущемлённым, когда другие имеют эту же свободу. Правила
поведения, данные Буддой, являются добровольными. Он никогда
не принуждал кого-либо практиковать его учения. Но когда вы
принимаете правила, они требуют взаимодействия с обеих сторон,
чтобы стать мощными и эффективными.
Эти правила
лучше всего можно понять в рамках шести факторов, которые, по
словам Будды, представляют собой идеальный дар:
«Дающий, прежде чем сделать дар, рад. Когда он даёт, его ум
воодушевляется. После совершения дарения он доволен. Таковы
три качества дающего…
Получающий
дар свободен от жажды или практикует ради устранения жажды.
Он свободен от злобы или практикует ради устранения злобы. Он
свободен от невежества или практикует ради устранения невежества.
Таковы три качества получающего».
Хотя этот
отрывок, как может показаться, предполагает, что каждая сторона
ответственна только за свою часть факторов, тем не менее, более
масштабный этикет Будды в отношении щедрости показывает, что
ответственность за все шесть факторов, в том числе и за три
фактора дающего, разделяют обе стороны. И эта общая ответственность
лучше всего расцветает в атмосфере взаимного доверия.
Для дающих
это означает, что если они хотят чувствовать радость и воодушевление,
хотят чувствовать себя довольными, поднося дар, то они не должны
видеть в подношении плату за личные услуги, оказанные некими
монахами или монахинями. Это превратит дар в заработок и лишит
его эмоциональной силы. Вместо этого, они поступали бы более
мудро, если бы искали получателей, заслуживающих доверия: людей,
которые тренируют (или тренировали) свои умы, чтобы стать чистыми
и не омрачёнными. Им также следует давать дар в уважительной
манере, чтобы сам акт дарения усилил ту радость, которая вдохновила
на совершение дарения, да и сам получатель будет больше ценить
их дар.
Ответственность
получающего, однако, более строгая. Чтобы дающий чувствовал
радость перед тем, как он даёт дар, монахам и монахиням запрещено
каким-либо образом давить на него. Исключением является ситуация,
когда монах болен, или же когда дающий сам предложил им высказать
своё пожелание. Монах не может просить о чём-либо, кроме самых
необходимых вещей. Монаху запрещено даже делать намёк о том,
что именно он хотел бы получить. Если его спросят о том, куда
следует давать дар, ему предписано следовать примеру Будды и
говорить так: «Отдай дар туда, где он будет использован; или
туда, где о нём будут заботиться; или туда, где он будет долго
использоваться; или туда, где твой ум находит воодушевление».
Это приводит к чувству доверия к мудрости получающего – что
само по себе является даром, который радует ум дающего.
Чтобы дающий
чувствовал воодушевление, когда даёт дар, монах или монахиня
должны принимать дар внимательно и с уважительным отношением.
Чтобы дающий чувствовал себя довольным после, им следует жить
бережливо, заботиться о даре, использовать дар надлежащим образом.
Другими словами, они должны показать, что доверие дающего по
отношению к ним небезосновательно. И, конечно же, они должны
практиковать устранение жажды, злобы, заблуждения. В действительности
это первичная мотивация к стремлению достичь архатства. И поэтому
дары дающего принесут ему огромный плод.
Если эта
ответственность разделяется в атмосфере взаимного доверия, то
обе стороны защищают свободу дающего. Также они стимулируют
условия, позволяющие осуществлять не только практику щедрости,
но и делать так, чтобы вся практика Дхаммы расцветала и развивалась.
Принципы
свободы и получения плодов также руководят и теми правилами,
которые Будда сформулировал для защиты дара Дхаммы. Здесь, опять-таки,
ответственность разделена. Чтобы учитель получал воодушевление,
был доволен и был рад учить, слушающим даётся совет слушать
с уважением, стараться понять учение, а затем – как только они
удостоверятся, что оно действительно мудрое – искренне практиковать,
чтобы добиться желаемых результатов. Точно также как монах или
монахиня получают материальный дар, точно также получающий дар
Дхаммы ответственен за должное обращение с этим даром.
В то же
время, учитель должен убедиться, что он сам не относится к акту
учения как к оплате долга. В конце концов, монахи и монахини
отплачивают долг тем, кто их поддерживает, стремлением устранить
в своих умах жажду, злобу, заблуждение. Они никоим образом не
имеют обязательств учить, что означает, что акт учения – это
дар, свободный и чистый. Кроме того, Будда настаивал на том,
что Дхамме следует учить без ожидания взамен материального вознаграждения.
Однажды ему предложили «учительскую оплату» за его учение. Он
отказался принять её и сказал дающему выбросить её. Он также
установил прецедент, что когда монах обучает плодам щедрости,
то это учение следует давать уже после того, как был сделан
дар, а не до этого, чтобы не было ни капли намёка в том, о чём
было сказано.
Все эти
принципы предполагают высочайший уровень благородства и воздержанности
на обеих сторонах уравнения. И вот почему люди пытались найти
способы обойти их, даже когда Будда ещё был жив. Истории, лежащие
в основе установления того или иного монашеского правила, которое
устанавливал Будда из-за неправильного поведения кого-либо из
монахов или монахинь, часто рассказывают о тех монахах, чей
дар Дхаммы осуществлялся с оговорками, а миряне радостно принимали
эти оговорки для того, чтобы получить от монахов то, чего им
хочется: личной благосклонности, сдобренной чарующими улыбками.
Будда был настойчив в установке этих правил, призванных устранить
эти оговорки. Это говорит о том, что Дхамма как чистейший свободный
дар – не просто некий мутный идеал. Будда хотел, чтобы этот
принцип оказывал влияние на то, как ведут себя люди в действительности.
Он никогда
не давал детального разъяснения, почему акт учения всегда должен
быть даром. Однако, в общих фразах, он говорил, что когда эти
правила будут со временем нарушаться, это приведёт и к искажению
Дхаммы. И в случае с этикетом щедрости, этот принцип подвергался
давлению в течение всей истории буддизма.
Один из
ярких тому примеров можно найти в Ападанах, которые, как считают
учёные, добавили в канон во времена правления царя Асоки. Судя
по тому, как в Ападанах обсуждаются вознаграждения от дарения,
жаждущие монахи, их сочинившие, хотели получить обильные дары.
Они обещали, что даже маленький дар гарантирует архатство через
много циклов существования вселенной в будущем, и что путь с
данного момента теперь всегда будет наполнен удовольствием и
престижем. Однако для особых достижений нужны особые дары. Некоторые
из них носят символическую схожесть с желаемым плодом – например,
дарение ламп принесёт ясновидение. Но этот желаемый плод сработает,
только если целую неделю обеспечивать щедрыми обедами весь монастырь,
или, хотя бы, тех монахов, которые дают учения.
Очевидно,
что монахи, сочинившие Ападаны, дали полную волю своей жажде,
и охотно говорили своим слушателям именно то, что они хотели
услышать. Тот факт, что эти тексты сохранились для последующих
поколений, говорит о том, что слушающие действительно были этими
наставлениями довольны. Таким образом, действуя сообща, и учителя
и ученики исказили культуру даны в направлении собственных
омрачений. Сделав так, они также исказили и Дхамму. Если дарение
подарка гарантирует Пробуждение, то Благородный Восьмеричный
Путь становится единичным путём подарка. Если путь к Пробуждению
всегда престижный и радостный, теряет смысл концепция правильных
усилий. И, тем не менее, как только эти идеи были введены в
буддийскую традицию, на них поставили печать авторитетности,
и с тех пор они постоянно оказывали влияние на буддийскую практику.
По всей Азии люди стремятся сделать символический дар с расчетом
на соответствующее вознаграждение в будущем. Список даров, перечисляемый
в Ападанах, похож на каталог подарков, что лежит на алтарях
в буддийской Азии даже сегодня.
Это показывает,
что как только культура даны искажена, она может исказить
и практику Дхаммы на многие века. Поэтому, если мы действительно
серьёзно настроены на то, чтобы принести культуру даны
на Запад, нам нужно быть предельно осторожными, чтобы удостовериться,
что наши усилия чтят принципы, делающие дану подлинной
буддийской практикой. Это значит, что нам не следует использовать
тактику современных методик по сбору денег для того, чтобы поощрять
щедрость в участниках ретритов или буддистах в целом. Это также
значит, что следует переосмыслить подачу наставлений о дане,
поскольку практически по всем пунктам это осуществляется из
рук вон плохо. Когда участников ретрита принуждают к тому, чтобы
те делали подношения учителям, это не ведёт к радости перед
дарением, но выглядит как намёк оплатить счёт после обеда. Частые
попытки такого принуждения, прокладывающие дорогу к их кошелькам,
подрывают доверие участников ретрита и оставляют плохое послевкусие.
И всё то, как дана преподносится учителям, не может устранить
того факта, что это является оплатой за оказанные услуги. Осознают
ли это сами учителя или же нет, это скрытым образом толкает
их к тому, чтобы говорить слушающим именно то, что слушающие
хотели бы услышать. В итоге неизбежно страдает сама Дхамма.
Идеальным
решением было бы создание структуры, в которой серьёзные практикующие
Дхамму могли бы получать поддержку вне зависимости от того,
учат они или нет. Таким образом, акт учения стал бы подлинным
даром. В данный же момент, шагом к подлинной культуре даны
могло бы стать введение моратория на все проповеди о дане,
которые даются в конце ретритов, а также и на отсылки к буддийской
традиции для того, чтобы собрать деньги. Так само слово «дана»
могло бы возродить своё достоинство.
На ретритах
дану следует обсуждать в общем контексте многочисленных
проповедей по Дхамме, которые даются на предмет интеграции Дхаммы
в повседневную жизнь. В конце ретрита нужно поставить ящик для
пожертвований с запиской, что учителю не платили за то, чтобы
он учил на ретрите.
Вот и всё.
Никаких призывов к милосердию. Никаких карточек. Понимающие
что к чему участники ретрита смогут сложить два плюс два, будут
рады, воодушевлены и довольны тем, что им позволили сосчитать
самим.
|